Отмахнулся наугад в развороте, к стене дома спиной прижался. Звякнуло еле слышно, руку чуть-чуть дернуло, едва заметно притормозило размашистый удар. Сопротивления никакого не ощутил, а передо мной сразу же кто-то страшно захрипел горлом, заклекотал со свистом. Черная огромная тень прямо передо мной опустилась на колени, мягко и медленно завалилась набок. Забулькало, и снег черным окрасился.

Вокруг никого, стены высокие, глухие, до окошек не дотянуться и не допрыгнуть. Собаки за оградой лаем зашлись, озверели. Бревна трясутся, так они на улицу рвутся. А дворня соседская мышей не ловит: ни одного голоса за забором не слышу!

– Бей его, что застыл!

Этот голос я ни с каким другим не спутаю! Вран! Хитрый и трусливый! Торопит своего напарника, подталкивает вперед, а сам в это время тормозит, отступает на шажок. Мечи у обоих. Нельзя мне с ними клинок в клинок рубиться!

А враг не ждет – сверху уже летит мне в голову острозаточенная железяка Вранова подельника. Время замедляется, опускающийся меч словно вязнет в сгустившемся потоке стылого воздуха. Даже успеваю рассмотреть, как по полированному лезвию ползет отблеск одинокой синей звезды.

Отшагиваю в сторону, словно через густой кисель пробиваюсь! Заодно выстраиваю противников в линию, так, чтобы между мною и Враном оказалось это тело. Легким касанием сабли сбиваю верхний удар чуть в сторону, разворачиваюсь вполоборота. Противник медленно-медленно проваливается вслед за своим мечом. Теперь маленький приставной шажок влево, толчок левой же рукой в чужое твердое плечо, разворот на пятке левой ноги и круговой удар правой рукой! Только саблю тряхнуло…

И тут же два быстрых прыжка на сближение с единственным оставшимся на ногах из этой тройки! Самым для меня ненавистным! От двух встречных тычков в живот просто уворачиваюсь. Вран скалится, крестит перед собой воздух мечом, отпрыгивает назад, шипит что-то неразборчивое и левой рукой лезет за пазуху.

Чуйка воет благим матом, и я не отпускаю его, наступаю, связываю своим клинком чужой меч и отвожу его в сторону. Совсем никудышный боец! Левая его рука вот-вот окажется на свободе. Видно, что в кулаке что-то зажато. Промедлил мгновение, отвлекся на любопытство – и чуть было не проиграл схватку!

От летящего прямо в лицо меча умудрился чудом увернуться! Да он его тупо метнул! Что же такое этот гад достать пытается? Тяжелая железяка звонко ударилась о камень стены дома, отлетела в сторону… Выпад! Скрежещет прокалываемая острием сабли кольчуга, пропускает в трепещущее тело врага холодную сталь. Не зря отец этот клинок в тайнике держал!

Вран еще не понимает, что уже мертв, хватается двумя руками за лезвие, Пытается вытащить из живота острый клинок, режет себе руки… И отступает, бледнеет лицом. Губы что-то шепчут, из левой руки выпадает распоротый мешочек, взвивается маленькое облачко темной пыли.

На всякий случай отступаю назад. А облачко медленно оседает на снег. Следом за ним оседает и Вран. Подламывается в коленях и валится. Почему-то вперед, прямо на меня. Еще и руки ко мне тянет. Черные от крови. Зрелище то еще!

Нет у меня желания с ним обнимашки устраивать! Отскакиваю еще дальше назад, оглядываюсь по сторонам. Внизу у крепостных ворот факелы загорелись, тени замельтешили. Подмога идет…

Задерживать меня никто не стал. Старший караула осмотрел место боя, следы изучил и отпустил меня домой:

– Утром разбираться будем. Хотя что тут разбираться, все по следам видно. Вот тут они стояли, тебя поджидали. – Замолчал, задумался. В сторону беснующихся за забором псов глянул, на меня посмотрел. И спросил: – А ты, выходит, собак не слышал?

– Нет. Молчали они почему-то. Загавкали, только когда свалка под стеной началась.

– Интересно как, – хмыкнул дружинник и продолжил: – Вот ты прошел, они следом кинулись. Тут у стены тебя и догнали, обступили. Видишь?

Да ничего я не вижу! Вытоптано все, да и темно. И факелы не помогают. А дружиннику мой ответ и не требовался:

– Повезло тебе одному от троих отбиться. Не узнал кого из этих?

– Одного только… – И показал рукой. – Вот этого. Враном его прозвали. Прозывали то есть.

– Какой Вран? Из чьих будет?

– А я знаю? Он давно на меня зуб точит. – Глянул на лежащее тело и уточнил: – Точил. Еще на прошлом суде против меня слово держал.

– Это Воронов, что ли? Так его же давно ищут! – обрадовался дружинник. И тут же засуетился, скомандовал своим, указывая на мертвое тело: – Переверните-ка вот этого! И посветите мне!

Наклонился, всмотрелся… И распрямился со словами:

– Отбегался. За него награда полагается…

– Мне не нужно… – Понял правильно заминку.

– Нужно или не нужно, завтра разбираться будут…

– А вот это что такое? – показал на распоротый мешочек.

– Где? Дай-ка сюда! – Дружинник протянул требовательно руку, взял протянутый ему факел, наклонил к самой земле. – Пыль какая-то. Зола?

– В лицо мне хотел швырнуть…

– В лицо? – поднял голову дружинник. Присел возле тела, кончиком ножа подцепил раскисшую бурду, поднес к глазам. Сморщился, принюхался. – А ведь это перец! Точно, перец!

Стряхнул с ножа смесь, тщательно протер лезвие об одежду убитого и выпрямился:

– Ишь, как он тебя извести хотел. Денег на перец не пожалел! Ладно, завтра разберутся.

И приказал стоящему рядом подчиненному:

– Вы мешочек аккуратно приберите. И то, что рассыпалось, тоже соберите. Пригодится…

Распрощались, и я пошел к себе домой. Продуктивно у меня день прошел…

Глава 7

Спал крепко. Совесть не мучила, и ничто не тревожило мой сон. Даже утром не бросился к окошку в попытке посмотреть на место вечерней схватки. Спокойно привел себя в порядок, позавтракал легко да и отправился в Кром службу нелегкую служить.

Во дворе Прохор с Лехом лопатами снег с дорожек сгребают. Матушка-зима под утро расщедрилась и обрадовала – по щиколотку засыпала землю свежим снегом.

Не скажу, что спокойно прошел мимо соседского подворья, что ничего в душе не дернулось. Дернулось! Но не от чувства тревоги, а от нетерпеливого ожидания! Все казалось: сейчас ближе подойду – и засыпанные снегом мертвые тела увижу. Но все уже прибрали. Рассердился на себя: вчера о трофеях напрочь забыл! Ведь можно же было хотя бы того же Прохора за ними отправить.

Покосился на свежевыпавший снег, постарался стороной обойти то самое место. Почему? Не знаю, просто показалось, что проглядывает через снег черное пятно крови… Прошел по самому краю проезда и пошагал себе дальше. И даже не оглянулся ни разу. Да и куда смотреть? Темно. И пусто.

Собаки соседские и в этот раз промолчали. Ни одна мохнатая морда за забором не тявкнула. Оглянулся за спину на крепостные ворота. И там тоже пусто – ни чадящих черным дымом факелов, ни смутного в предрассветных сумерках мельтешения теней. Кругом все тихо, чинно и спокойно.

От этой мысли на душе стало легче, настроение улучшилось, даже показалось, что предрассветная стужа спала и на улице разом потеплело. Да и темнота уже не казалась столь давящей.

Ворона с явной насмешкой громко каркнула где-то над головой и окончательно разогнала темноту. Деревья вздрогнули и встряхнулись, качнули ветвями, осыпали с головы до ног пушистым снегом. И дорога до Крома в это утро показалась значительно короче…

Не успел товарищей поприветствовать, как на вечевой площади резко, отрывисто забил в набат вечевой колокол!

– Что я тебе говорил? Как только морозы землю скуют, так вороги и зашевелятся! Началось! – перекрестился на кресты Троицкого собора стоящий рядом ветеран и поторопил меня: – Пошли уже, чего замер?

– А куда торопиться, Савельич? Пока народ соберется, мы сто раз до площади дойти успеем! – ответил.

– Все равно! – не понял меня ветеран. – Ничего важнее набата быть не может! Услышал колокол, тут же на площадь и беги со всех ног!

Важнее, значит, важнее. Спорить не собираюсь. Да и вижу же, как двумя потоками через Смердьи и Рыбницкие ворота в Кром потек все более и более увеличивающийся поток горожан. И ведь действительно шустро ноги переставляют!